Амман является столицей страны колеблющейся между выбором — остаться верной прозападной монархии или испытать ударную волну Арабской весны. Сообщество из трех тысяч армян — небольшая звезда на небосводе диаспоры, живет и выживает в противоречивом Ближнем Востоке. Одиннадцатый эпизоде доклада «От Кавказа до Бейрута»
«Наступает момент, как раз перед закатом, когда небо Багдада оказывается таким красным, вы просто должны увидеть это. Каждый день тоже самое. Я родился и вырос в Багдаде, но я так и не привык к этому свету». Севак дремлет облокотившись на менее пыльный мимеограф в своей типографии. Над его головой все еще висит армянский флаг, сальный и уставший. Как и он. «Прошло десять лет с тех пор как я убежал». На секунду, глаза типографа пересекает жизненная энергия. «Я бы вернулся, только чтобы заполнить мой глаз одним из тех закатов. Но потом …» Он снова засыпает «Я хотел бы уйти снова. Там нет будущего для нас, для армян, в Ираке».
Дом там, где вы стелите ваш ковер
Бедуинская пословица
Иордания за месяц до Рождества. Крутые пути Джабаль аль-Ашрафие, «Панорамный холм» усеян бумажными гирляндами и цветными огнями. Дверь в Южные арабские пустыни, крыша бедуинских династий, Амман является столицей страны колеблющейся между выбором — остаться верным прозападной монархии или испытать ударную волну Арабской весны. Сообщество из трех тысяч армян — небольшая звезда на небосводе диаспоры, живет сосредоточенно в районах, где большинство людей являются христианами, высоко, где эхо демонстраций заполняющих улицы центра каждую пятницу, приглушено.
«До того как пришли американцы, Ирак был тихой страной». Типография Севака открыта, но чтобы войти, нужно присесть под ржавые ставни. «Первые взрывы были кошмаром. Но мы, армяне, остались, мы не хотим оставлять наши дома». До второй войны в Персидском заливе, в Ираке находилось сообщество из 25.000 армян — потомков переживших геноцид. «Однако, гражданская война не оставила нам выхода. Взрывы машин, нападения, похищения. Когда я добрался до Иордании, я продолжил делать то единственное, что я умел — печатать. Но дело идет не очень хорошо. Моя единственная надежда — получить визу в Канаду. Из 2 млн. беженцев из Ирака в Сирию и Иорданию после 2003 года, 5.000 составляли армяне. «Это всегда так, вы видите», Севак поглаживает щетину, «в войну, самую высокую цену платят национальные меньшинства».
Небо ослепительно синее. На горизонте, за участком домов, надвигаются семь холмов Аммана, пустыня набегает как предчувствие. Чистая вселенная охры, где продолжают стоять только бедуины. На вершине Джебель аль-Ашрафие, в тени стены окружающей армянскую церковь, раскинулся открытый рождественский рынок, где люди продолжают приходить и уходить. Акоп, бывший президент Армянского клуба Аммана, приветствует иностранного корреспондента с уважением. «Прибытие армянских беженцев, почти сто лет назад, было благословением для иорданской монархии. Наши отцы принесли новые профессии, технологию, культуру. На сегодняшний день, большинство ювелиров, фотографов и мастеров в Аммане, в самом деле армяне». Обещание лояльности к новичкам в королевской семье было дано, когда им предоставили гражданство, что повысило статус группы беженцев до полноправных членов общины.
«За годы, сообщество претерпело и взлеты, и падения. В 50-х годах, многие перешли Сирию, чтобы обосноваться в Ливане, стране, которая предлагала большие возможности. В то время ее называли Швейцарией Ближнего Востока. Двадцать лет спустя, те же семьи были вынуждены вернуться в Иорданию, из-за гражданской войны в Ливане, беженцы во второй раз за два поколения.
«Я помню это, будто это было вчера. Озадаченные лица выходившие из огромных американских автомобилей с бейрутскими номерами и заполненными чемоданами. Многие вскоре уехали в США, Африку или Южную Америку». Другая миграция, еще один кирпич в многогранную личность детей армянской диаспоры.
Рынок готовится к закрытию. Удерживая чашку чая и наблюдая за солнцем, готовящимся опуститься за пустыней, атмосфера во внутреннем дворе церкви становится более глубокой. «В Сирии будет бойня, поверьте мне. Хуже чем в Ливане, хуже, чем в Ираке. На кону стоит нечто большее. Как будто все, что было сказано до сих пор, было только введением, пролог — формальность, разговор яростно меняет направление, которое витает над этой землей, и этими людьми с бременем храбрецов. «На этот раз Соединенные Штаты нашли поистине замечательный способ дестабилизировать Ближний Восток, они даже не сделают ни одного выстрела. Они непосредственно вооружают сирийцев против своего правительства. И правительство вынуждено реагировать на огонь».
Теория, что за сирийской весной лежит внешнее вмешательство, является обычным явлением, особенно среди тех, кто воспринимает изменения как прыжок в неизвестность, которые чувствуют себя уязвимыми в пределах существующего баланса. «Но были убиты граждане. Правительство должно защитить своих граждан». Акоп реагирует холодно. «Почему?», спрашивает он даже не дожидаясь ответа: «Разве османское правительство защищало своих армянских граждан в 1915 году?
Из моего дневника. 27 ноября
В ночное время, в Джебель аль-Ашрафие, пустыня дует в мое лицо ледяным ветром: по куску льда для каждого сомнения, которое я несу внутри себя. Куда ведет меня эта история? Я шел в течение нескольких месяцев по пепелищу человеческих трагедий, как тень, промелькнувшая за сценой, которая никогда не будет узнана. Если бы не было этого скрупулезного таможенника, сегодня я бы был в Дамаске, вызывая призраков кого-то другого. Сколько войн охватили мои вопросы? Братоубийственный Ирак типографа из Багдада, шизофренические 70-е годы в Ливане, циничного Акопа (хотя обоснованно — перед страхом арабской весны), сирийская гражданская война, сейчас как раз за углом от Дамаска. На севере, по ту сторону где Млечный Путь кажется смешался с его собственным отражением, находится Сирия. Глядя на это небо в обратном порядке, эпилог наконец проясняется. Эта история подходит к концу. Вот где она подходит к концу.
В небе вращаются вихри песка, отбрасывая свинцовый свет, который растворяет цвета пустыни. За границей — дрожащая тень: Деръа появляется, будто она плавала на горизонте. Сирийская весна ворвалась на улицы в начале марта, когда была арестована группа несовершеннолетних за надписи на стене, что президент Республики Башар аль Асад, должен уйти с должности. Как и в случае со всеми сирийцами обвиняемыми в политических преступлениях, мальчики были избиты. Однако, граждане не повели себя как обычно. Они вышли на улицу и подожгли здание суда. Явный акт протеста положил начало восстанию.
Эта граница была закрыта в течение нескольких дней. Никто не выходит, никто не заходит. Сирия все больше и больше похожа на закрытый мешок, где варится насилие невиданное в истории страны. Эта сторона границы, оборудована для размещения людей, готовых бежать, прокладывая пустынные участки, где будут установлены палаточные городки, бульдозеры танцуют на песке, как бегемоты в любви. Но эта земля не для простых людей. Только бедуины могут стоять в пустыне.
Самолет делает извилистые акробатические маневры, перед тем как выровняться со взлетно-посадочной полосой Бейрута. Где-то на вершине гор заполненных глазами глядящими на восток, можно найти только дверь в Сирию, которая все еще открыта. Коллективные такси в Дамаск, выходящие каждый час из порта, загружаются мужчинами, которые привыкли думать, что по какой-то странной алхимии, война их не коснется. До того как присоединиться к ним, мне обязательно надо выполнить одно последнее задание. Среди рядов яблонь и вишен в долине Бекаа, женщина ждала семьдесят лет, чтобы снова увидеть лицо своей сестры. Долгое ожидание подходит к концу.
Предыдущие эпизоды: ТУТ
© Источник: «Sunsets and the printer of Amman» — balcanicaucaso.org
© Перевод: Armenian Business Community
