«Аракел из Муша и другие» — Гурген Маари

Рассказ печатается
с небольшими сокращениями.

Ашот-даи знает все.

Он знает, отчего вот уже третий день в лагерь не завозят хлеб и заключенных кормят вареной картошкой и отчего вареная эта картошка слегка сладковата на вкус, он знает, что связывает лагерного врача заключенного Трахтенброда с больничным завхозом Мавриным и по каким таким медицинским показаниям в женском отделении сочли необходимым огородить досками закуток, куда на единственную койку укладывают не столько арестантов, сколько арестанток, он знает, за что разжаловали и погнали на общие работы старосту третьего барака Иванова, заменив его молодым и здоровым, не в пример предшественнику, Мирбабаевым; Ашот-даи знает, почему после смерти Заманова заметно приободрился Имам Али и откуда на нем обновка — темно-серая рубаха; Ашот-даи знает даже, что с последним этапом из Читы прибыл армянин родом из Муша (1), и зовут его Аракелом, и фамилия у него Утуджян, и назначен он дневальным по пятому бараку.

___________________________
(1) Город в Западной Армении, ныне на территории Турции. 
___________________________

Приземистый, с узким лбом, узкими глазами, лицом, тронутым редкими рябинами, и крючковатым наполеоновским носом, неторопливый мужичок лет около шестидесяти… Войдя в пятый барак, я тотчас его заприметил. Он сидел на нижних нарах вполоборота ко мне, склонившись над листком бумаги с подложенной для твердости картонкой. С его места напрямую просматривалась дверь, должно быть, чтобы никого — ни входящих, ни выходящих — не упускать из виду. День был воскресный, барак пустовал, арестанты с работы еще не вернулись. Услыхав шаги, Аракел не поднял головы и не взглянул на меня, а громко спросил на корявом русском, в котором отчетливо прозвучали западноармянские интонации:

— Кто такой?

— Не такой и не сякой, а свой, — ответил я как можно непринужденней, будто давнему знакомому.

— Господи Иисусе, — не крестясь, выдохнул Аракел, — неужто армянин?.. Ну-ка сядь, сядь. Беглар говорил, мол, есть в лагере армяне… Э-э, где их только нет… Родом откуда будешь? Беглара знаешь?

— Нет, — ответил я, — не знаю.

И чуть было не началось то, чего я терпеть не мог: расспросы, которым нет ни конца, ни краю. Не меняя позы, Аракел тыкал отточенным огрызком желтого карандаша в еще не исписанную бумагу, точно собирался протоколировать мои ответы. Но я поспешил опередить его:

— Письмо пишешь?

— Письмо? Да нет, сынок, куда там… Послушай, а ты по-русски писать умеешь?

— Умею, — сказал я.

— Так это тебя Бог ко мне послал… Устраивайся. Вот бумага, вот карандаш. Пиши, что я скажу.

Я сидел в полной боевой готовности.

— Дарагой Антарам, — продиктовал Аракел.

— Дорогая Антарам, — поправил я, записывая.

— Фу ты, запамятовал… Женщина — та дорогая, а дорогой будет отец и учитель.

Аракел и не подумал уточнять, о ком речь, ибо в те поры был один-единственный на весь белый свет «дорогой отец и учитель»…

— Дорогая Антарам, сижу я, живой и здоровый, и пишу вам, на сердце у меня радость, а душой я с вами… Написал?

— Написал.

— Антарам-джан, обо мне не беспокойтесь… дай Бог долгих лет великому нашему отцу. Чувствую я себя очень даже хорошо, только вот свежий хлеб изрядно мне надоел, пришли килограмма два сухарей; смочишь их в воде — благодать. А если б еще сахару да чесночку… Словом, решай сама, по возможности… Написал?

— Написал.

— Антарам-джан, подсоби чем из одежки, что будет, то и пошли, лишь бы потеплей. Не подумай, будто нас тут холодом-голодом морят, слава нашему… как раз и вставь «дорогому отцу». Жаловаться грех, но что прошу — ты уж постарайся, пришли. Серобу и Ваану накажи лишку с клиентами не болтать, язык до добра не доведет… Написал? Теперь дальше. В ортачальской тюрьме на моих глазах помер Ованес, который Мртоян.

— Про это не стоит, — сказал я, — того гляди, не дойдет…

— Молодец, этого не надо. — Аракел из Муша мигом сообразил, куда я клоню. — Стало быть, пиши: большой привет сыновьям моим Серобу и Ваану, снохам и внукам, знакомым и родне, славному нашему Тифлису… и отцу нашему… как это по-русски?..

— Мудрому.

— Мудрому? Нет, не годится. Он же тифлисский, беды не оберешься.

Я понял прозорливого мушца: слово «мудрый» по звучанию — никак не по смыслу! — смахивает на весьма распространенное в Тифлисе мундрик (1).

___________________________
(1) Уменьшительное от мундар — пакостник, гнусная тварь (искаженное турецкое). 
___________________________

Продолжение читайте скачав книгу по ссылке

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *