У пирующего всегда будет пир — Ованес Туманян
Когда-то в городе Багдаде царствовал халиф (верховный правитель. — Ред.) Гарун-аль-Рашид. У халифа Гарун-аль-Рашида была привычка гулять переодетым и выведывать, что происходит в его столице. Однажды ночью переоделся он дервишем (странником. — Ред.) и пошел по глухой улице. Вдруг из дома какого-то бедняка донеслись до него звуки музыки и пение. Остановился он, подумал-подумал и из любопытства вошел в дом. Вошел и видит: пустая комната, голые стены. Перед огнем, на разостланном коврике, сидят за скудным ужином хозяин и музыканты.
Все они играют, поют и веселятся.
— Мир вам, о веселые люди! — кланяется дервиш хозяину дома.
— Добро пожаловать, дервиш-баба (баба — почтительное обращение к старшему.- Ред.), милости просим откушать посланный богом хлеб и повеселиться вместе с нами, — приглашает хозяин дома.
Усаживают дервиша рядом и продолжают свой пир.
Поздно ночью хозяин расплачивается с музыкантами, и они уходят.
Когда они уходят, дервиш спрашивает хозяина:
— Как зовут тебя, приятель?
— Гасан.
— Не обижайся, если я спрошу, братец Гасан: чем ты занимаешься, сколько денег зарабатываешь, что проводишь время за пиром?
— Для пира не надо много денег, дервиш-баба, — отвечает хозяин. – Человек может весело жить и на самый маленький заработок. Я сапожник, чиню чусты (легкую обувь. — Ред.) и зарабатываю в день совсем немного. Вечером половину денег я трачу на еду, а на другую половину нанимаю музыкантов, которых ты видел. Пируем и веселимся. А когда бог посылает такого благородного гостя, как ты, становимся еще веселее.
— Пусть будет безмерной твоя радость, о Гасан, но если вдруг исчезнет этот маленький заработок, что ты тогда будешь делать?
— Почему он исчезнет, дервиш-баба?
— А вдруг халифу вздумается приказать, чтоб не было больше сапожников?
— Да что ты! Разве халифу больше делать нечего? Да чем провинились сапожники перед халифом? А если такое случится, тогда и подумаем. А теперь давай спать, дервиш-баба. Бог милостив, у пирующего всегда будет пир! Такое уж это дело — как примешься за него, так и пойдет.
— Ладно. Дай бог, чтоб было так, — сказал . дервиш, и они легли спать.
Рано утром дервиш уходит. Вскоре после его ухода придворные глашатаи заполняют улицы и площади Багдада и объявляют: халиф повелевает всем сапожникам закрыть свои лавки. С этого дня никто не смеет заниматься сапожным ремеслом, а кто нарушит приказ — тому голову долой.
И у бедного Гасана вырывают из рук шило, ударами по затылку выгоняют из тесной лавчонки и запирают дверь.
В следующую ночь Гарун-аль-Рашид, опять переодетый дервишем, идет бродить по городу. Снова проходит по улице, на которой живет веселый Гасан, и снова слышит звуки музыки и пение из его дома. Входит он.
— А-а! Добро пожаловать, дервиш-баба, милости просим, садись.
Садятся, едят, пьют, играют, поют и веселятся до полуночи.
В полночь музыканты получают свою плату и уходят. Остаются хозяин и гость.
— Знаешь, что случилось, дервиш-баба?
— А что случилось?
— Как раз то, что ты предсказал вчера вечером. Сегодня халиф издал приказ запретить сапожникам работать.
— Что ты говоришь! — удивляется гость. — Но откуда же ты взял деньги, что сегодня вечером снова устроил пир?
— Нашел глиняный кувшин и теперь продаю воду. Из того, что заработал за день, половину истратил на еду, а остальное дал музыкантам и снова пирую.
— Ну, а если халиф и воду продавать запретит, что тогда будешь делать?
— А какой убыток приносим мы халифу? Почему он должен запретить? И зачем мне сейчас об этом горевать! Когда запретит, тогда и подумаю. Не бойся, приятель, всегда найдется кусок хлеба и уголок, где можно веселиться.
— Пусть будет вечным веселье у твоего очага, о Гасан!
Рано утром весь Багдад содрогнулся от крика придворных глашатаев.
Объявляли они, что халиф Гарун-аль-Рашид так приказывает: “Вода есть дар божий, и с этого дня никто не смеет продавать ее за деньги. Разорвать у всех торговцев бурдюки (мешки, сшитые из шкуры животного. — Ред.) с водой и перебить кувшины!”
И у бедного Гасана, когда он пошел за водой, тоже разбили кувшин. И возвратился Гасан ни с чем.
На следующую ночь халиф опять переодевается дервишем и идет бродить по городу. Опять приближается к дому веселого Гасана — и снова веселье, звуки музыки, песни. Входит он.
— А-а! Дервиш-баба, добро пожаловать, милости просим, садись, будем пировать. День продолжим, вечер скоротаем. Повеселимся, дервиш-баба! Лучше веселиться, чем грустить.
— Конечно, веселье куда лучше. Смерти никому не миновать, а поэтому кто может — пусть веселится! — восклицает дервиш и садится рядом с Гасаном.
Поздно ночью музыканты получают свою плату и уходят. Остаются дервиш и хозяин.
— Братец Гасан, что это я слышал сегодня? Говорят, халиф запретил продавать воду. Верно это?
— Верно. Перебили все наши кувшины! Ты, братец, стал настоящим пророком — что ни скажешь, на следующий день сбывается.
— А как же ты снова пируешь? Где взял денег?
— О, если бы у человека не было никакой нужды, кроме денег! Найти деньги нетрудно, дервиш-баба. Поступил я работником к хозяину и заработал немного за день. Половину заработка истратил на еду, а остальное отдал музыкантам и продолжаю веселиться. Дело не в деньгах, а в том, какая душа у человека, дервиш-баба.
— Жизнью своей клянусь, что с такой душой ты достоин быть при дворе халифа! — воскликнул дервиш.
— Ва, дервиш! Все, что ты ни говоришь, — сбывается в точности. Что, если и теперь слова твои сбудутся?
— Почему не сбудутся? На свете нет ничего невозможного, — ответил дервиш, и они расстались.
Рано утром придворные глашатаи столпились у порога бедной лачужки Гасана:
— Здесь ли живет Гасан, что любит веселиться?
— Это я, — ответил удивленный Гасан.
— По приказу халифа, следуй за нами!
Повели Гасана прямо во дворец. Объявили, что халиф дал ему должность при дворе. Одели Гасана, как положено одеваться при дворе, прицепили сбоку саблю и поставили у одного из входов во дворец.
Целый день простоял Гасан без дела у этого входа.
Как стемнело, отправили его с пустыми руками домой: иди, мол, утром вернешься — опять станешь на свое место.
Ночью халиф Гарун-аль-Рашид опять переоделся дервишем и пошел бродить по городу.
Приблизился к дому Гасана. Прислушался. В удивлении слышит он опять звуки музыки и пение. Опять Гасан пирует!
Вошел халиф.
— О, дервиш, входи, входи! Да продлится жизнь твоя! Вчерашние слова твои тоже сбылись. Халиф дал мне должность при дворе.
— Что ты говоришь!
— Бог свидетель.
— И, наверно, много денег дал?
— Нет, какие там деньги! Ни гроша не дал. С пустыми руками отправил домой.
— А где же ты деньги взял, что опять пируешь?
— Садись, расскажу. Прицепили мне сбоку саблю. Вечером иду домой и думаю: ведь не буду же я убивать людей саблей! Взял и продал стальной клинок, а вместо него заказал деревянный. Вложил его в ножны и пришел домой. На деньги, что получил за клинок, устроил пир. Правильно я поступил? Как ты думаешь, дервиш? Лучше веселиться, чем людей убивать!
— Ха-ха-ха! — засмеялся дервиш. — Поступил-то ты хорошо, Гасан, но если завтра халиф прикажет отрубить голову преступнику, что ты тогда будешь делать?
— Придержи язык, дервиш, — рассердился Гасан. — Все, что ни скажешь ты, как назло сбывается. Разве не можешь сказать что-нибудь хорошее?
И опечалился Гасан, сердце забилось от страха. Всю ночь не мог он заснуть.
Так все и случилось.
На другой день халиф вызвал Гасана и в присутствии всех придворных торжественно приказал ему обезглавить какого-то преступника.
— Обнажи саблю и отсеки этому преступнику голову!
— Да продлится жизнь твоя, о великий халиф! — ответил в ужасе Гасан. — Никогда я не отсекал никому головы. Не могу. Много людей в твоем дворце — прикажи это сделать кому-нибудь другому!
— Я приказываю это тебе! Если еще минуту промедлишь — твоя голова слетит! — пригрозил халиф. Вынимай саблю!
При этих словах несчастный Гасан подошел к преступнику, поднял руки к небу и закричал:
— Господи боже, ты ведаешь, кто прав, а кто виноват! Если этот человек виноват, дай мне силу одним ударом отрубить ему голову, а если он прав – пусть моя сабля станет деревянной!
Сказал и выхватил саблю… Деревяшка! Придворные так и замерли на месте.
Тут халиф Гарун-аль-Рашид громко засмеялся и рассказал обо всем придворным.
Долго смеялись придворные, осыпали похвалами и Гасана, любящего веселье, и халифа.
Засмеялся даже и тот несчастный, что стоял па коленях и, вытянув шею, ожидал удара сабли.
Халиф даровал преступнику жизнь, а потом объявил о своей благосклонности к Гасану и дал ему хорошую должность, чтобы он не нуждался ни в чем, жил весело и других бы учил весело жить на свете.
Перевод с армянского Я.Хачатрянца
