Удивительный белый конь…

«Удивительный белый конь…» — Уильям Сароян

Когда мне было девять лет, я жил в чудесном мире, и все вокруг казалось прекрасным и полным тайн.

Как-то раз, когда я еще спал, то сквозь сон к четырем утра послышался стук в окно. Это был мой двоюродный брат Мурад. В нашей ветвистой, как древо, многолюдной семье он считался хентом.

– Арам, – негромко, но настойчиво позвал он меня.

Я бросился к окну, и, о, чудо! На фоне сизого рассветающего неба Мурад восседал на белом, пенящемся, как закипающее молоко, коне!

– Да, да – сказал мне Мурад по-армянски. – Тебе не мерещится. Это настоящий конь. Прыгай сюда, и ты успеешь прокатиться!

Я всегда чувствовал, что Мурад знает толк в жизни, как никто другой. Но все равно не мог поверить своим глазам. Дело в том, что я до безумия любил лошадей, я их любил больше всего на свете и так мечтал скакать на лошади, что того, что видели мои глаза, быть никак не могло. Это слишком хорошо для нашей жизни.

Я отлично знал, как мы бедны. У наших сроду не бывало денег. Бедность рода Галогланянов вызывала у окружающих улыбку и изумление. Никто не мог понять, как нам удавалось кормить столько стариков и весь наш разветвленный род.

Мы жили на земле одиннадцать веков! И одиннадцать веков все наши, без исключения, были честны, как кристалл. Причем, нам всем это очень нравилось, и каждый из нас гордился этим. Правда, я слышал, что когда-то и мы были богаты… Но когда это было? И не перепутали ли нас с кем-нибудь еще? Вообще, мы ли это были?.. Ведь каждый из наших всегда точно знал, что допустимо для Галогланянов, а что запрещено навсегда! Только появившись на свет, каждый из нас знал, что нельзя кривить душой, лгать, хитрить и ни при каких обстоятельствах брать чужого. Нельзя и все.

А теперь, когда я своими глазами видел этого коня, своими ушами слышал, как он дышит, вдыхал его запах… Я говорил себе: «Нет! Это невозможно! Я не имею права верить, что конь здесь. Мы с Мурадом – Галогланяны! Раз Мурад не мог купить коня, значит, он его украл. Но раз никто из нашего рода одиннадцать веков не присваивал себе чужого, этого не может быть!» Я смотрел во все глаза, переводил взгляд с коня на Мурада и обратно. А они блаженствовали, как в дивном сне. Это испугало и пьянило меня.

– Мурад, – сказал я брату, как можно строже, – у кого ты украл этого коня?

– Знаешь что? Заткнись! А если хочешь прокатиться, валяй к нам!

Я все понял. Мой двоюродный брат украл этого коня, но хочет, чтоб я на нем прокатился! А я потом подумал, что коня ведь можно и одолжить, чтоб на нем разок-другой прокатиться. Подумаешь! Одно дело – продать коня, выручить за него деньги и их присвоить! Но совсем другое – покататься на нем!.. Поскакать разок-другой – это не украсть. Мы с братом до безумия любим лошадей. Мы же никогда, ни за что не станем продавать этого чудного белого, как пена, чужого коня!

– Я сейчас. Только оденусь!

– Давай, поторапливайся!

Я оделся, выскочил из окна и вспрыгнул на коня за спину Мурада.

Мы жили на самой окраине города, на авеню Уолнат. Вокруг росли виноградники, фуктовые деревья, тянулись ирригационные канавы и пыльные проселочные дороги.

Через три минуты мы уже были на Олив авеню! Конь скакал рысью, веял свежий ветерок, и я, счастливый, не мог им надышаться. Но тут психованный Мурад начал во всю глотку горланить песню. То есть, как ему казалось, петь… Что ж в каждом роду есть свои хенты. Среди наших такими считались Мурад и дядя Хорсов, великан с шапкой черных волос и самыми длинными усами во всей долине Сан-Джоакин. Дядя Хорсов был резок, раздражителен и нетерпим. Стоило сказать ему слово, как он тут же принимался кричать: «Ничего страшного! Не обращай внимания! Чепуха!» Ему было неважно, о чем шла речь. Он так кричал по любому поводу. Как-то его сын Арак, запыхавшись, вбежал в парикмахерскую, где его отцу подравнивали усы, и закричал, что их дом горит! Дядя Хорсов тут же прогрохотал со своего стула:

– Не обращай внимания! Ничего страшного!

Парикмахер не выдержал:

– Что с вами? Мальчик говорит, что горит ваш дом!

Хорсов вспылил:

– Я же сказал, хватит?!

Зораб, отец Мурада, был практичным человеком, который ходит по земле, а не витает в облаках. Но в нашем роду считались не с тем, кто тебя родил, а с тем, чей ты сын по духу. Темперамент у наших не всегда передавался от отца к сыну. Странность Хорсова нежданно-негаданно перекинулось на Мурада.

Итак, мы скакали вперед, а мой двоюродный брат орал во все горло. В Америке мы жили почти так же, как на нашей старой родине, т.е. среди армян. И здесь наши соседи были армянами…

Конь поскакал быстрее, ему так захотелось. И тут Мурад мне сказал:

– Спрыгни! Я хочу скакать один!

– Я тоже хочу. Потом я. Можно?

– Это решит конь!

– Конь не против.

– Сейчас проверим. Я-то знаю, как с ним ладить.

– Ну, – ответил я. – Если умеешь ты, значит, и я сумею с ним поладить!

– Посмотрим. Главное, чтобы с тобой ничего не случилось. Ну, спрыгивай!

Я сошел. А Мурад ударил коня пятками и как заорет:

– Вазирэ-эээ! (По-армянски это: Вперед!).

Конь вскинулся на дыбы и рванулся вперед. Это чудо невозможно передать словами. Мурад направил коня по сухой траве к ирригационной канаве, тот переплыл ее, и через пять минут счастливый и мокрый до нитки был рядом со мной.

Показались первые лучи солнца.

– Все, – сказал я. – Теперь моя очередь.

Мурад соскочил с коня.

– Давай, – ответил он.

Я вскочил на коня, сжал его пятками и страшно испугался. Конь стоял как вкопанный.

– Чего ждешь? Бей по крупу! Его нужно вернуть до того, как все встанут.

Я ударил коня пятками. Тот встал на дыбы, фыркнул, помчался, и я опешил. Вместо того, чтобы рвануть через поле к канаве, как это было, когда на нем сидел Мурад, он помчался по дороге к заброшенному винограднику Дихрана, а там ни с того ни с сего начал играть, прыгая через виноградные лозы… Перепрыгнув через семь лоз, он меня небрежно, но мягко скинул с себя и свободный, как ветер, помчался куда глаза глядят! Мурад подбежал ко мне.

– Я не о тебе беспокоюсь, – закричал он. – Мы должны успеть поставить коня. Беги отсюда, а я побегу – оттуда. Если конь подбежит к тебе, смотри, не испугай его. Знай, я тут, неподалеку!

Я помчался по дороге, а Мурад – по полю к ирригационной канаве. Коня мы нашли, но привели его назад только через полчаса.

– Прыгай, – закричал Мурад. – Все уже проснулись.

– Куда нам теперь?

– Нужно спрятать его до завтрашнего утра.

Голос его звучал уверенно, и я к своей радости понял, что сегодня он решил еще не возвращать коня, а просто спрятать его…

– Где мы его спрячем?

– Я знаю место.

– Ты давно его увел? – спросил я.

– С чего ты взял?!

И тут меня осенило, что он давно на нем на рассвете ездит… А меня позвал сегодня, потому что пожалел меня. Он-то знал, как я мечтаю о коне.

– Да ладно. Я знаю. Ты давно на нем ездишь!

– С сегодняшнего утра.

– Не ври, Галогланян!

– Это так. Но, если мы попадемся, ты должен тогда твердить только это. Я не хочу, чтоб мы врали. Поэтому ты знаешь одно, – мы катались на коне только сегодня.

– Понял, – ответил я.

Он завел коня в старый сарай заброшенного виноградника, который был когда-то предметом гордости фермера Фетваджана. В сарае было немного овса и сухой травы для нашей лошадки.

Мы пошли домой пешком, и Мурад мне сказал:

– Ты думаешь, просто было приучить коня слушаться меня? Сначала он носился как угорелый. Но я же тебе говорил, что понимаю лошадей. И приучил его делать то, что нужно мне! Вообще-то лошади меня слушаются…

– Как это у тебя получается?

– Понимаешь, я просто с ними нахожу общий язык.

– Что это еще за «общий язык»?

– Ясный и честный.

– Я тоже так хочу!

– Ну, ты еще немного маленький! Вот, когда тебе стукнет тринадцать, ты сам поймешь, что нужно делать.

Дома я прежде всего наелся до отвала. А к вечеру к нам пришел пить кофе дядя Хорсов. Этот гигант расположился на террасе и прихлебывал кофе маленькими глоточками. После этого закурил и в клубах дыма молча вспоминал свою старую милую родину… Потом к нему подсел фермер ассириец Джон Биро. Он жил совсем один. И был таким одиноким, что научился говорить по-армянски! Мама поднесла ассирийцу чашечку кофе и табак. Тот принялся пить кофе глоточками и курить. Потом, печально вздохнув, сказал маме и дяде:

– Знаете, у меня месяц назад украли белую лошадь, и она до сих пор не нашлась… Что только не происходит на этой земле!..

Дядя Хорсов тут же вышел из себя и стал кричать:

– Чепуха! Что значит потерять лошадь, когда все мы лишились своей родины!! Не имея родины, глупо оплакивать парнокопытное животное!

– Ты так говоришь, потому что городской… А куда ты прикажешь мне теперь девать мою повозку, раз у меня увели лошадь?..

– Че-пу-ха! – рявкнул дядя Хорсов. – Беда не в этом!

– А ты прикинь, – я шел к вам десять миль пешком! – сказал Джон Миро.

– Для того тебе Бог дал ноги!

– В том-то и беда, что моя левая нога начала болеть…

– Сказано тебе, не обращай внимания!

– Сказать легко. Но когда вспомнишь, что конь мне обошелся в шестьдесят долларов!..

– Плевать! Деньги – мусор, – заявил дядя Хорсов, поднялся и, хлопнув дверью, горделиво вышел из дома.

Мама мягко обратилась к гостю:

– Не обижайтесь, пожалуйста. У него доброе сердце, но он страдает из-за того, что потерял свою старую, добрую родину. Это нелегко… А он ведь такой большой!

Как только фермер ушел, я тут же побежал к Мураду.

Он сидел под терновым кустом, лечил крылышко птенцу малиновки и что-то ему нашептывал.

– Что случилось? – спросил он меня.

– К нам зашел фермер, Джон Биро. Ему очень нужен его белый конь. Обещай, что ты не вернешь ему коня, пока я не выучусь на нем скакать!

– Ты что? Ты будешь учиться еще целый год!

– Ну и пусть! Значит, он пробудет с нами год.

Мурад вскочил на ноги и как закричит:

– Ты, что, спятил, да? Ты заставляешь воровать потомка Галогланянов? Я верну коня его хозяину, по закону Галогланянов.

– То есть когда?

– Крайнее, это через полгода.

Он подбросил птичку в воздух. Птенец пискнул и неуверенно полетел, раза два он чуть было не упал, а потом вдруг что-то понял, выровнялся, вспорхнул и пропал из виду…

Еще целых две недели я и Мурад брали на рассвете коня из заброшенного амбара в чужом винограднике. Но все эти две недели как только наступала моя очередь ездить на нем, белый конь, играючи, перепрыгивал через виноградники, сбрасывал меня на землю и скакал, развевая гриву, свободный, как ветер. А я все еще надеялся найти с ним общий язык… Однако наступил день, когда, возвращая коня в амбар Фетваджана, мы пересеклись с Джоном Биро.

– Говорить буду я, – шепнул мне Мурад. – Я умею находить общий язык с фермерами… – Добрый день, Джон Биро!

Фермер уставился на коня и зачарованно ответил, как во сне:

– Здравствуйте, дети моих друзей! Как зовут этого коня?

– Его зовут: Мое сердце, – ответил по-армянски Мурад.

– Чудесное имя для чудесного коня… Я мог бы поклясться, что это мой конь, которого у меня увели более, чем месяц назад… Можно мне взглянуть на его зубы?

– Пожалуйста, – ответил Мурад и передал ему поводья. Биро долго осматривал зубы коня.

– Я мог бы поклясться, что это мой конь, если бы не знал ваших родителей. Ваш род славится честностью. Это известно всем. Подумать только, мой конь и ваш похожи как две капли воды! Будь на моем месте недоверчивый человек, он бы поверил своим глазам больше, чем своему сердцу… Но я… До свидания, дети моих друзей!

– Доброго дня вам, Джон Биро! – ответил Мурад.

Утром следующего дня мы привели своего любимца в виноградник Джона Биро и поставили на его место в амбар. Собаки Биро шли за нами, махая хвостами.

– Мурад! Почему эти собаки не лают?

– Они бы лаяли, если б вместо нас здесь были чужие… Но я умею находить общий язык с собаками… – Мурад обнял коня и прижался к его носу своим носом.

Вечером Джон Биро приехал к нам в гости на повозке и показал маме своего белого коня.

– Не знаю, что и думать! – сказал он моей маме. – Представляете? Конь стал намного сильнее, и его характер стал намного лучше. Благодарение богу! Он вернулся сам…

Дядя Хорсов, который сидел на террасе, тут же вскипел:

– Хватит, приятель! Тебе вернули твоего коня… ну и что же? Вор оказался честным человеком… Это нормально. Такая мелочь, а ты твердишь об этом битый час!..

Перевод с английского Марии Лукьяновой (Журнал Арагаст № 1 (7) 2011)