Знаете ли вы, каковы на вкус девичьи слезы? Прикоснитесь к ним губами, закройте глаза, не думайте ни о чем, просто представьте, как по ее щеке бежит кристально чистая слеза, крупная и прозрачная, словно магический шар, который позволяет вам заглянуть в самые дальние уголки ее огромного девственно чистого мира. Ну, как? Представили? Не огорчайтесь, мне это тоже никак не удавалось, до тех пор, пока я впервые по-настоящему не ощутил вкус слез на своих губах. И, знаете, я открою вам тайну. У них вкус родниковой воды, ледяной, освежающей воды из горных источников.
— Чиста и прелестна, как вода из горных источников, как впервые увидевший солнце цветок на лугу, — с мягким акцентом сказала тетушка Мэри. — Подойди сюда, азиз. Сколько тебе уже лет?
— Пятнадцать, — опустив глаза, ответила Гаянэ и в уголках ее губ мелькнула улыбка.
— Пятнадцать лет, как же ты выросла! – воскликнула тетушка, несколько переигрывая свое удивление. – Я тебя вот такой помню, — показала она рукой. – Совсем маленькой. Анаит, как же бежит время, — сказала она, глядя на свою сестру. – Как бежит время.
— Да, — согласилась Анаит и гордо посмотрела на свою дочь. – А мы стареем, куйрик, — добавила она, вздыхая.
— Наши дети взрослеют, а мы стареем, и совсем скоро станем бабушками. Хотя еще вчера бегали с тобой маленькими девочками со смешными хвостиками.
Так они могли говорить часами. Когда две сестры встречались, а встречи их были довольно редки, потому что одна из них – Мэри – жила в другом городе и приезжала в Ереван раз в несколько лет, они пускались в пространные философские беседы о незаметно пролетевшей молодости, о так неожиданно наступившей старости, причем прошедшая молодость начала волновать их мысли сразу же после довольно раннего замужества. Так они и старели, час за часом, день за днем, уже тридцать лет. Вместе с ними старели их мужья – Артак и Карен. И так случилось, что в этой дружно стареющей семье однажды появился на свет прелестный цветок по имени Гаянэ.
— Азиз, замуж не собираешься? — спросила тетушка Мэри.
— Нет, моркур, рано еще, — ответила Гаянэ, внимательно разглядывая свои маленькие ножки в теплых шерстяных носочках.
— Ай, кник, какой замуж! — вмешался в разговор Карен, отец Гаянэ. Он сосредоточенно играл в нарды со своим свояком, но услышав слова его жены, отвлекся и начал возмущаться, активно жестикулируя.
— Как ты разговариваешь с моей сестрой? — накинулась на мужа Анаит.
— Как хочу, так и разговариваю, — парировал он.
После этого начался оживленный спор, который постепенно перерос в неразборчивый сумбур голосов и притопываний и в котором можно было различить только отдельные обрывки фраз. Кричала мама, кричал папа, кричали тетя с дядей. Воспользовавшись тем, что ее никто не замечает, Гаянэ проскользнула в свою комнату, закрыла дверь и, широко улыбаясь своим, одним только ей известным мыслям, бросилась на кровать.
— Зачем она мою дочь своими вопросами отравляет? – донеслось из гостиной.
Но это была не отрава. Это было крохотное зернышко огромного, неосязаемого и смутно ощутимого чувства, которое упало на чистую, нетронутую человеком почву и пустило глубокие корни. Это чувство невозможно назвать каким-то одним словом. Мы так часто упрощаем то, что сложно, и умаляем важность того, что важно, давая односложные названия чувствам и явлениям, которые невозможно описать и в десятках томов. Это был голод, жажда, нестерпимая жажда любить.
Я много путешествовал по свету. Я видел, как на площади перед Дуомо слетаются голуби, и как в красные объятия Средиземного моря опускается уставшее солнце, я наблюдал за тем, как над Эйфелевой башней проплывают белоснежные облака, осторожно касаясь ее уносящейся ввысь вершины, я вдыхал тонкий аромат гаякского вина. Но нигде на свете я не пробовал такой же вкусной воды, как вода из наших горных источников. На севере Армении есть небольшой ресторанчик, построенный над речкой с прелестным названием Гетик. А совсем недалеко расположен Дилижан, известный своей потрясающей по вкусу водой – чистейшей водой из горных источников.
— Как вода из горных источников? – переспросила Астхик. – Она сравнила тебя с водой из горных источников?
— Да, а что? – Гаянэ не поняла удивления подруги.
— Не знаю, странное сравнение, — ответила Астхик. Сравнила бы, ну, не знаю, например, с Джульеттой.
— Она не могла сравнить меня с Джульеттой, — возразила Гаянэ. – Во-первых, это было бы дополнительным поводом для возмущений со стороны отца, потому что он решил бы, что, если я Джульетта, то где-то обязательно должен быть Ромео. А во-вторых… — Гаянэ на мгновение задумалась, а потом сказала. – А во-вторых, Джульетта покончила жизнь самоубийством.
— Тогда не знаю, но горный источник… — Астхик пожала плечами.
— Ты просто ничего не понимаешь.
А вы когда-нибудь слышали о Джермуке? Этот город расположен высоко в горах в области Вайоц-дзор на юго-востоке страны и славится своей минеральной водой, обладающей лечебными свойствами. Разумеется, она может излечить не все раны. Есть раны, которые не лечатся никогда и остаются кровоточить всю жизнь, убивая по капельке. По капельке крови в день. Ничто на свете не может исцелить эти раны. Но любые другие недуги можно излечить в Джермуке, с его чистым горным воздухом и водой из горных источников.
— Горные источники, горные источники! – проворчал Карен. – Они едут сюда только на эти горные источники? Они у себя, что ли, не могут полечиться? И как же так всей семьей заболеть можно?
— Я же сказала, они всего на пару дней, — оправдывалась Анаит. – Приедут и на следующий день в Джермук. А потом снова сюда и обратно в Москву. Говорят, соскучились. Хотят посмотреть Армению, показать сыну. Он маленьким совсем был, когда они уехали. Ничего не помнит.
— Аха, и сынок еще с ними, — прищурившись, сказал Карен, так словно что-то заподозрил.
— Ай март, ну, перестань, — отмахнулась Анаит.
— Так ты так и не объяснила мне, как же вся эта честная компания умудрилась заболеть.
— Карен, вах, мучаешь ты меня. А ты не болеешь? Они, как и мы, стареют, а с возрастом все болезни дают о себе знать. А то ты здоров?
— Я же не еду к ним лечиться.
— Глупости говоришь.
— Мама, папа, не ссорьтесь. Я пришла, — Гаянэ сбросила с плеч рюкзак и рухнула в кресло.
— Привет, азиз, как у тебя дела в школе? – Анаит подошла к дочери и поцеловала ее.
— Отлично, все не так плохо, как могло бы быть.
— Что это значит? – насторожился Карен.
— Ничего. Просто смотрю на своих одноклассников, они все такие депрессивные. Как им только живется в этой депрессии?
— Дорогая, — поспешила поменять тему Анаит, — нам придется ненадолго потесниться. К нам на пару деньков приезжают гости.
Гаянэ вздернула бровь.
В Ереване на Площади республики перед зданием Исторического музея стоят поющие фонтаны. Если дождаться вечера, когда погаснет солнце и загорятся несмелые огоньки звезд, освещая сцену перед музеем, можно стать свидетелем сказочного представления. Несколько раз мне доводилось видеть поющие фонтаны своими глазами, чувствовать на своей коже их ледяные брызги, слышать вокруг себя оживленные возгласы и восхищенный шепот зрителей, которые пришли на площадь, может быть, уже в сотый раз, чтобы насладиться красотой фонтанов. Всякий раз я смотрел, как они взмывают ввысь под вальс Арама Хачатуряна, и как похожие на кристаллики капельки воды улетают в небо, к звездам, и как они сверкают мгновение в синеве неба, подобно звездам, но сила земного притяжения снова тянет их вниз в волнующуюся черную глубину.
Если пройти чуть дальше к улице Абовяна, то прямо на углу Исторического музея вы увидите пулпулак «7 родников», где можно глотнуть ледяной чистой воды.
— И кто же он, этот твой Ромео? Он так же чист, как можешь быть чиста только ты и вода из горных источников? — пошутила Астхик.
— Опять ты за свое? Я же сказала, что не хочу быть Джульеттой.
— Ну, рассказывай. И в сердце дума заронилась. Пора пришла, она влюбилась, да, Гаянэ?
— Откуда это?
— Азиз, ты чем на уроках занимаешься? Это Пушкин.
— Ах, да. Нам что-нибудь задали на следующее занятие?
— Ты опять не слушала? Мы учим письмо Татьяны.
— Какой еще Татьяны? – нахмурилась Гаянэ. – Нерсесян? И зачем мы должны учить ее письмо? Она же наши не учит.
— Лариной! – рассмеялась Астхик.
— Ах! Точно! – смутилась Гаянэ.
— Взбрело же в голову ей написать письмо!
— А что тут такого? Она любила его, вот и написала. Что плохого в том, что она призналась ему в любви?
— Ты скажи еще это дяде Карену, — Астхик локтем толкнула подругу.
Гаянэ покраснела.
— Ты мне так и не расскажешь, кто он?
— Сын наших друзей. Они приехали из Москвы и остановились у нас на день перед тем, как поехать в Джермук.
— И сколько лет твоему принцу? – Астхик было по-настоящему интересно это новое чувство, о котором она столько слышала, но которое ни разу не видела так близко, как сейчас, – удивительное чувство, сверкавшее в глазах подруги.
— Я не знаю, — Гаянэ сжала губы, — думаю, он года на два старше меня. Он только в этом году окончил школу.
— Опиши его, — не унималась Астхик. – Как он выглядит?
— Ну, он довольно высокий.
— Как ынкер Давтян?
— Нет, что ты, ынкер Давтян может подпереть головой потолок, — рассмеялась Гаянэ, — ниже. Волосы черные-черные. И глаза тоже. И брови. И хмурится вечно.
— И тебе понравилась эта тень отца Гамлета? – удивилась Астхик.
— Зато как улыбнется, так весь сияет, как солнышко! – Гаянэ широко улыбнулась, глядя перед собой невидящим взором.
— И о чем вы говорили? – спросила Астхик, пытаясь перекричать шумевших вокруг первоклассников. Но, увидев проносившегося мимо ынкера Давтяна, преподавателя по литературе, добавила уже гораздо тише. — Вы хоть о чем-нибудь говорили, или он то хмурился, то улыбался?
— Обо всем на свете! О книжках, о фильмах, о наших ровесниках и о том, что мы собираемся делать дальше, после школы. А еще… — глаза Гаянэ засверкали.
— Что еще? – взволнованно прошептала Астхик, так словно это она была Гаянэ и словно это она влюбилась.
Он как-то стоял у окна, а я слонялась без дела по дому. Я подошла к окну, встала рядом, совсем рядом, так что даже коснулась рукой его руки, и мы долго молча смотрели в окно. И… ты помнишь, у меня под окном стоит пулпулак?
— Да, помню.
— Я рассказала ему о пулпулаках.
Итак, на Площади республики стоит один из самых больших и удивительных пулпулаков в Армении – «7 родников». Хотя, пожалуй, я ужасно неправ, называя его одним из самых удивительных. Каждый пулпулак удивителен, уникален по-своему, потому что в каждом заточена душа человека. Вы спросите, как такое может быть? Пулпулак – это памятник, который возводится в честь усопшего близкого человека. Когда прохожий утоляет жажду из пулпулака, он благословляет человека, в память о котором построен пулпулак. Эти уникальные памятники рассыпаны по всей Армении, и, когда бы вас ни охватила жажда, вы можете быть уверенными в том, что очень скоро вы встретите на пути пулпулак. Какая ирония судьбы, правда? Всей душой желать встретить то, что говорит о чьей-то безвременной кончине. И разве не иронично то, что такое веселое название «пулпулак», которое происходит от звука выплескивания воды, дано этому печальному памятнику? Как все это сложно, правда?
Но можете не сомневаться в том, что, раз глотнув воды из такого пулпулака, вы никогда не забудете ее вкус – вкус воды из чистейших армянских источников.
— Они побывали на источниках, его родители подлечились, вы успели показать им немного наши края, после чего они помахали вам ручкой и уехали. А теперь твой принц зарылся с головой в учебу, и больше ты его не слышала и не видела, — подытожила Астхик.
Гаянэ печально вздохнула.
— Да, именно так все и есть.
— Что я могу тебе сказать? – Астхик протянула библиотекарю старенький том Пушкина.
Гаянэ приготовилась, ожидая, что подруга скажет дальше.
— Эта книга нам больше не нужна. И это меня безумно радует. «Я к вам пишу, чего же боле…»
Гаянэ уже хотела возмутиться, но тут ее взгляд упал на книгу, и она, больше ничего не сказав, оставила подругу в библиотеке и помчалась в класс, где не было никого, кроме ынкера Давтяна. Огромный, с упрямым квадратным подбородком и задумчивым лицом, он походил на истукана с острова Пасхи. Услышав, как захлопнулась дверь, он отвлекся на мгновение от чтения, в которое был погружен все это время, но потом снова опустил глаза в книгу и продолжил читать, то хмурясь, то улыбаясь чему-то непонятному.
— Странный он, — прозвучал над ухом Гаянэ голос Астхик. – Не от мира сего. Они все такие, преподаватели литературы?
— Не знаю, — отмахнулась Гаянэ, которая все это время нервно грызла шариковую ручку, — дай мне минутку.
«Арам, — начала она свое письмо и поймала себя на мысли о том, что впервые, пусть и не вслух, произносит его имя. Как странно, она никогда не обращалась к нему по имени. – Я пишу тебе, сама еще не знаю, почему. Точнее, знаю, но не знаю, как об этом написать».
Гаянэ уставилась на бумагу, скомкала ее и бросила в сторону.
— Ерунда какая-то.
Астхик подобрала скомканный лист бумаги и раскрыла его.
— Да, не очень, — призналась она. – Тут черт голову сломит.
Гаянэ посмотрела на нее с отчаянием и снова принялась писать.
«Привет, Арам. Надеюсь, у вас все хорошо. А еще надеюсь на то, что ты не рассердишься, увидев это письмо. Хотя это наверно уже неважно. Потому что все самое ужасное, что можно сделать, я делаю сейчас – пишу его. Об этом очень сложно говорить, но еще сложнее молчать. Мне страшно молчать. Правда же, мы боимся всего на свете? Но больше всего я боюсь сказать когда-нибудь «А счастье было так возможно», больше всего я боюсь, что не скажу того, что могло бы изменить мою жизнь. И поскольку этот страх сильнее всех других страхов, я говорю тебе сейчас, что я тебя люблю и отдаю себя, со своими слабостями и страхами, на твой суд. Я не знаю, что ты ответишь, но очень надеюсь, что получу от тебя письмо. И прости, что заставляю тебя ответить однозначно».
Прочитав письмо, Астхик вздернула брови.
— Прямо, — просто сказала она.
— Я знаю, — вздохнула Гаянэ, — но я устала, и, кажется, у меня не хватит сил сидеть так и дальше.
— А если не ответит? Что если страхи есть не только у тебя? Что если он испугается отвечать?
— Что-то он все равно напишет. Я в этом уверена.
Астхик покачала головой.
— Ты слишком уверена в людях, которых совсем не знаешь.
На юго-западе Еревана расположен район Бангладеш. Совсем недавно здесь построили церковь – уменьшенную копию величественного средневекового храма Звартноц, руины которого также расположены неподалеку и который дал свое название знаменитому ереванскому аэропорту. Десять лет назад церкви не было. Когда-то здесь был разбит парк аттракционов. Если спускаться от церкви в сторону аэропорта, то справа вы увидите огромное поле, а не доходя до него – массив девятиэтажных домов. Как и везде в Армении, здесь можно встретить немало пулпулаков.
— Анаит, наша ориорт совсем похудела, — с укором произнесла Мэри. – Ты что вообще не кормишь ребенка?
— Не ест она, азиз, как ни пытаюсь ее уговорить, — вздохнула Анаит.
— Подойди сюда, азиз-джан. — Ты почему не ешь? – тетушка прищурилась. – Влюбилась, признайся честно?
Гаянэ молчала. Ей не хотелось говорить никому о своих чувствах, не хотелось говорить о том, что их растоптали, когда они были еще маленьким хрупким ростком, и о том, что она так и не смогла научиться не думать о человеке, который это сделал.
— Что ты там опять придумываешь, ай кник? — снова вмешался в разговор Карен, подняв голову от игры и постукивая об стол кубиками.
— Как ты называешь мою сестру, вай? Я же тебя тысячу раз просила так с ней не разговаривать.
В гостиной снова, как и всегда, поднялись крики. Гаянэ ушла в свою комнату и закрыла дверь.
Я неплохо знаю этот район. Я бывал здесь не раз. Впервые приехал сюда почти десять лет назад. Я знаю, где расположены пулпулаки. Во дворе одного из домов стоит два одинаковых пулпулака.
— Азиз, прошло уже почти полгода с тех пор, как ты написала ему письмо. Может быть, пора смириться и жить дальше. Забудь о нем. Значит, он не твой человек. Подумай, Татьяна ведь смирилась, как бы больно ей ни было.
— А Джульетта бы не смирилась, — приглушенным голосом сказала Гаянэ.
Астхик встревожилась.
— Что это с тобой? Ты же никогда не любила сравнивать себя с Джульеттой.
Гаянэ не обратила внимания на слова подруги.
— Я все время плачу. Я не могу ничего с собой поделать. И я хочу только одного. Чтобы он прикоснулся губами к моей щеке. И чтобы почувствовал вкус слез. Тогда он, может быть, все поймет.
Когда я приехал сюда впервые десять лет назад и, еще юным, семнадцатилетним пареньком свешивался из окна, разглядывая прохожих и поле, раскинувшееся перед домом, здесь был только один пулпулак. Но вскоре был построен второй. И это было моей виной. Виной, с которой я живу уже десять лет, и которая не оставит меня никогда.
Я часто прихожу сюда и стою здесь подолгу, сжимая в руке письмо, на которое так никогда и не ответил. Я жадно глотаю воду из пулпулака. И…
Я сделал то, что должен был сделать десять лет назад, дорогая. Я постарался иссушить твои слезы. Но ты все равно плачешь. Потому что некоторые раны неизлечимы. Я понял это.
Знаете ли вы, каковы на вкус девичьи слезы? У них вкус родниковой воды, ледяной, освежающей воды из чистейших армянских источников.
Фото: Григорий Арзуманов
