Если бы у вас была возможность пообедать с одной из известных армянских личностей, живой или покинувшей наш мир, кого бы вы выбрали?
Стал бы этим человеком Маштоц, Комитас, Хачатурян? А может Мамиконян, Карш, Шер, Азнавур или же Кардашьян?
Без сомнений, любой из них — идеальный собеседник, с каждым было бы интересно пообщаться лично.
Моим собеседником стал бы Уильям Сароян. Сложно поверить, что прошло уже 30 лет с тех пор, как выдающийся прозаик, драматург, автор коротких рассказов, покинул нашу планету.
Его отсутствие отразилось пустотой в мировой литературе, и это пустое место никем и никогда не восполнится.
Ушел, но не забыт.
Я рискну сказать, что популярность Сарояна ничуть не ослабла, не погасла. Он остается таким же известным, как в первые годы творчества, когда он создавал свои истории, развлекающие одно поколение за другим — от его первых шагов в «Hairenik Weekly» («Айреник Викли») до Пулитцеровской премии за пьесу «Время твоей жизни», 28 книг, 25 пьес, множества рассказов. Конечно же, тут нельзя не вспомнить песню «Come-on-a-My House», исполненную Розмари Клуни.
Я бы непременно спросил у Сарояна, где он находил вдохновение. Писал ли он в порыве? Какой из своих работ он более удовлетворен? И какая из них имела бОльшее влияние на него?
Я бы также поинтересовался его мнением о армянских писателях наших дней, есть ли среди них достойные увековечивания их имен.
У меня в руках первый выпуск «The Armenian Review» 1948 года, содержащий в себе рассказ Сарояна «Студент — богослов». Одним словом, безупречно.
Сароян начинает рассказ с того, что рассказывает о своем знакомстве с теологом четверть века назад в пьесах некоторых русских писателей, таких как Толстой, Чехов, Горький.
Что показалось мне странным, так это отсутствие чего-то относящегося непосредственно к Сарояну: ни предисловия, ни краткой биографии, дающей возможность составить представление об авторе.
Он был настоящим мастером слова: выражения его, завораживая слушателя, всегда попадали в точку, и человек сам чувствовал себя в какой-то степени причастным к обсуждаемой теме. Позднее он взял псевдоним Сирак Гароян. Зачем? Мне неизвестно. Зачем кто-то стал бы растворять свое имя?
Мне было всего восемь, когда этот вопрос был поднят. Но Сароян с этих пор остается примером для подражания.Еще в школьные годы я с волчьим аппетитом поглощал его рассказы. Какой из них мой любимый? «Человеческая комедия».
Мы виделись три раза. Первая встреча пришлась на 1960 год, мы встретились в монастыре Мхитаристов в Вене. Я взял на втором курсе год обучения в Ванке.
Однажды в библиотеке мое внимание привлекла нескладная человеческая фигура с изогнутыми усами. Сидел в обнимку со стопкой книг, и глаза его бегали по страницам.
Он представился Сарояном, личность его будто опередила его самого. Я сказал ему, что хочу стать писателем подобно ему, и что его слова мудрости имели бы большое влияние на меня.
Он посмотрел на меня и усмехнулся: «Пиши так, как ты видишь, так, как чувствуешь,» — сказал он с воодушевлением. — «Просто будь собой, рисуй свой опыт.»
Я помню его, обращенного к старому бородатому работнику, сжавшемуся в углу библиотеки и документировавшему копию «Hantes Amsora», публикации Мхитаристов.
«Видишь того священника?» — сказал Сароян. — «Он написал 50 книг. Мне необходимо пройти долгий путь, чтобы догнать его».
Появление «Отважного юноши на летящей трапеции» (1934) в журнале стало прорывом для Сарояна. Главный герой, молодой голодающий писатель, пытается выжить в обществе, охваченном депрессией. Вспоминаю свой школьный отчет об этом рассказе.
Пять лет спустя после своего опыта в Монастыре Мхитаристов я поднялся на третий этаж старого здания Айреник на Стюарт Стрит 212 в Бостоне, подготовив рассказ редактору, Джимми Ташджяну.
В его кресле сидел Сароян. Без штанов. Возможно, где-то я уже упоминал эту историю, но ведь хорошие истории не теряют своего качества от частоты повтора. Сароян приехал в Бостон, в отель Ритз, для участия в переговорах, но не тут то было…Попал в весьма неловкую ситуацию: молния на штанах не застегивалась, и он попросил Ташджяна найти портного.
Итак, он сидел в кресле: костлявые ноги и весь его смущенный вид… Никто никогда не ожидал увидеть его таким. Я начал напоминать ему о том, что мы виделись пять лет назад в Вене, но, казалось, он не помнит об этой встрече, только сказал, что частенько посещал монастырь Мхитаристов, и выразил сожаление о непрочитанном множестве монастырских книг.
Наша последняя встреча состоялась за год до его смерти. Сароян прибыл в Белмонт High School для участия в беседе и раздачи автографов. Его работа, «Некролог», — необычные откровенные размышления о смерти и о нашем единственном возможном ответе ей, тогда только вышла в свет.
В какой-то мере я считаю эту его работу данью памяти ему же — манера, в которой смертность обгоняет нас, и путь подготовки к ней.
Я направился к столу, за которым сидел Сароян, через ряд многочисленных гостей. Не стал беспокоить его повторным представлением в тот вечер, но я попросил его снисходительности сделать фото.
Он взглянул стоическим взглядом, когда я щелкнул. Не думаю, что Карш справился бы с ситуацией лучше.
Спустя несколько месяцев, читая «Некролога», я наткнулся на фотографию. Она оказалась идеальной иллюстрацией к антологии на автора Джимми Ташджяна и вместе с несколькими другими была безвозмездно отправлена в музей в Фресно.
Прошло уже тридцать лет, и время не стоит на месте. Как он однажды сказал: «Время — не конец для настоящего армянина. А лишь начало. Потому что, когда эти двое встречаются…»
© Источник: Тома Вартабедян, 28 сентября 2011 года — www.armenianweekly.com
© Перевод: Арсине Асатрян — Armenian Global Community
